![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Забастовка...
Jan. 5th, 2012 04:25 amВ Воркуте на шахте "Северная" началась забастовка. Основное требование - безопасность труда.
http://a-g-popov.livejournal.com/721964.html
http://a-g-popov.livejournal.com/721964.html
Jan. 5th, 2012
Забастовка...
Jan. 5th, 2012 04:25 amВ Воркуте на шахте "Северная" началась забастовка. Основное требование - безопасность труда.
http://a-g-popov.livejournal.com/721964.html
http://a-g-popov.livejournal.com/721964.html
Забастовка...
Jan. 5th, 2012 04:25 amВ Воркуте на шахте "Северная" началась забастовка. Основное требование - безопасность труда.
http://a-g-popov.livejournal.com/721964.html
http://a-g-popov.livejournal.com/721964.html
У Христа на елке
Jan. 5th, 2012 05:18 amДостоевский Ф.М. Мальчик у Христа на елке.
Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне всё мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но ещё очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили ещё два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к её углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. “Очень уж здесь холодно”, — подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да всё боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу. ( зри далее )
Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне всё мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но ещё очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили ещё два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к её углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. “Очень уж здесь холодно”, — подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да всё боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу. ( зри далее )
У Христа на елке
Jan. 5th, 2012 05:18 amДостоевский Ф.М. Мальчик у Христа на елке.
Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне всё мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но ещё очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили ещё два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к её углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. “Очень уж здесь холодно”, — подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да всё боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу. ( зри далее )
Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне всё мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но ещё очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили ещё два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к её углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. “Очень уж здесь холодно”, — подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да всё боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу. ( зри далее )
У Христа на елке
Jan. 5th, 2012 05:18 amДостоевский Ф.М. Мальчик у Христа на елке.
Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне всё мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но ещё очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили ещё два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к её углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. “Очень уж здесь холодно”, — подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да всё боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу. ( зри далее )
Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне всё мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но ещё очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили ещё два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к её углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. “Очень уж здесь холодно”, — подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да всё боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу. ( зри далее )
Летний сад зимой
Исакий в метель.
Памятник Петру
Львиный мост
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/6/91/
Исакий в метель.
Памятник Петру
Львиный мост
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/6/91/
Летний сад зимой
Исакий в метель.
Памятник Петру
Львиный мост
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/6/91/
Исакий в метель.
Памятник Петру
Львиный мост
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/6/91/
Летний сад зимой
Исакий в метель.
Памятник Петру
Львиный мост
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/6/91/
Исакий в метель.
Памятник Петру
Львиный мост
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/6/91/
Зима. 1902 г.
Исаакиевский собор в туманный день.1922 г.
Ледоход. 1922 г.
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/14/270/
Летний сад зимой. 1922.
Исаакиевский собор в туманный день.1922 г.
Ледоход. 1922 г.
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/14/270/
Летний сад зимой. 1922.
Зима. 1902 г.
Исаакиевский собор в туманный день.1922 г.
Ледоход. 1922 г.
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/14/270/
Летний сад зимой. 1922.
Исаакиевский собор в туманный день.1922 г.
Ледоход. 1922 г.
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/14/270/
Летний сад зимой. 1922.
Зима. 1902 г.
Исаакиевский собор в туманный день.1922 г.
Ледоход. 1922 г.
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/14/270/
Летний сад зимой. 1922.
Исаакиевский собор в туманный день.1922 г.
Ледоход. 1922 г.
http://www.printsmuseum.ru/artist/engravings/14/270/
Летний сад зимой. 1922.
С наступающим Рождественским Сочельником!
Jan. 5th, 2012 08:02 pmДорогие мои, наступает вечер самого тихого дня на земле, - завтра Навечерие Рождества Христова. Земля готовится к приятию Богомладенца Христа. Поздравляю вас всех и от всего сердца желаю мира вашим душам, вашим домам. Света, тишины Христовой, радости всем. Да сохранит нас Спаситель и дарует мирное житие многоскорбному Отечеству нашему!
Написовашеся иногда со старцем Иосифом,/ яко от семене Давидова,/ в Вифлееме Мариам,/ чревоносящи безсеменное Рождение./ Наста же время рождества,/ и место ни единоже бе обиталищу,/ но якоже красная палата/ вертеп Царице показашеся.// Христос раждается прежде падший воскресити образ.
Дева днесь превечное Слово/ в вертепе грядет родити неизреченно:/ ликуй, вселенная, услышавши,/ прослави со Ангелы и пастырьми/ хотящаго явитися// Отроча Младо, Превечнаго Бога.
Написовашеся иногда со старцем Иосифом,/ яко от семене Давидова,/ в Вифлееме Мариам,/ чревоносящи безсеменное Рождение./ Наста же время рождества,/ и место ни единоже бе обиталищу,/ но якоже красная палата/ вертеп Царице показашеся.// Христос раждается прежде падший воскресити образ.
Дева днесь превечное Слово/ в вертепе грядет родити неизреченно:/ ликуй, вселенная, услышавши,/ прослави со Ангелы и пастырьми/ хотящаго явитися// Отроча Младо, Превечнаго Бога.
С наступающим Рождественским Сочельником!
Jan. 5th, 2012 08:02 pmДорогие мои, наступает вечер самого тихого дня на земле, - завтра Навечерие Рождества Христова. Земля готовится к приятию Богомладенца Христа. Поздравляю вас всех и от всего сердца желаю мира вашим душам, вашим домам. Света, тишины Христовой, радости всем. Да сохранит нас Спаситель и дарует мирное житие многоскорбному Отечеству нашему!
Написовашеся иногда со старцем Иосифом,/ яко от семене Давидова,/ в Вифлееме Мариам,/ чревоносящи безсеменное Рождение./ Наста же время рождества,/ и место ни единоже бе обиталищу,/ но якоже красная палата/ вертеп Царице показашеся.// Христос раждается прежде падший воскресити образ.
Дева днесь превечное Слово/ в вертепе грядет родити неизреченно:/ ликуй, вселенная, услышавши,/ прослави со Ангелы и пастырьми/ хотящаго явитися// Отроча Младо, Превечнаго Бога.
Написовашеся иногда со старцем Иосифом,/ яко от семене Давидова,/ в Вифлееме Мариам,/ чревоносящи безсеменное Рождение./ Наста же время рождества,/ и место ни единоже бе обиталищу,/ но якоже красная палата/ вертеп Царице показашеся.// Христос раждается прежде падший воскресити образ.
Дева днесь превечное Слово/ в вертепе грядет родити неизреченно:/ ликуй, вселенная, услышавши,/ прослави со Ангелы и пастырьми/ хотящаго явитися// Отроча Младо, Превечнаго Бога.
С наступающим Рождественским Сочельником!
Jan. 5th, 2012 08:02 pmДорогие мои, наступает вечер самого тихого дня на земле, - завтра Навечерие Рождества Христова. Земля готовится к приятию Богомладенца Христа. Поздравляю вас всех и от всего сердца желаю мира вашим душам, вашим домам. Света, тишины Христовой, радости всем. Да сохранит нас Спаситель и дарует мирное житие многоскорбному Отечеству нашему!
Написовашеся иногда со старцем Иосифом,/ яко от семене Давидова,/ в Вифлееме Мариам,/ чревоносящи безсеменное Рождение./ Наста же время рождества,/ и место ни единоже бе обиталищу,/ но якоже красная палата/ вертеп Царице показашеся.// Христос раждается прежде падший воскресити образ.
Дева днесь превечное Слово/ в вертепе грядет родити неизреченно:/ ликуй, вселенная, услышавши,/ прослави со Ангелы и пастырьми/ хотящаго явитися// Отроча Младо, Превечнаго Бога.
Написовашеся иногда со старцем Иосифом,/ яко от семене Давидова,/ в Вифлееме Мариам,/ чревоносящи безсеменное Рождение./ Наста же время рождества,/ и место ни единоже бе обиталищу,/ но якоже красная палата/ вертеп Царице показашеся.// Христос раждается прежде падший воскресити образ.
Дева днесь превечное Слово/ в вертепе грядет родити неизреченно:/ ликуй, вселенная, услышавши,/ прослави со Ангелы и пастырьми/ хотящаго явитися// Отроча Младо, Превечнаго Бога.